Последние дни Помпеи - Страница 13

— О, конечно, — услужливо ответил жрец и пошел к одной из маленьких комнаток, расположенных вокруг открытого двора. Там они уселись за маленьким, накрытым столом, на котором стояли тарелки с яйцами, овощами и другими холодными кушаньями, а также и сосуды с превосходным вином. Они закусили и начали беседу, тихим голосом, так как вместо двери была лишь тонкая занавеска, отделявшая их от двора.

— Что ты мне скажешь о состоящем под моей опекой греке? — спросил Арбак верного друга. — Мне легко было возбудить в этой восприимчивой душе интерес к священному учению Изиды; я некоторое время сам наставлял его в служении богине, открыл ему также высокий смысл некоторых вещей, сокрытых под внешними обрядами, затем я предоставил моего ученика вам и, благодаря вашему уменью убеждать, он дал обет и сделался уже членом вашего жреческого сословия.

— Да, он стал одним из наших, — сказал Кален, — но теперь в нем нет уж прежнего огня, нет того мечтательного экстаза, как вначале! Часто сквозит у него холодность, даже отвращение; наши говорящие статуи, потайные лестницы пугают и возмущают его. Он тоскует, видимо худеет, бормочет часто что-то про себя и теперь даже отказывается от участия в наших церемониях. Мы слышали стороной, что он знается с людьми, подозреваемыми в принадлежности к этому новому учению, которое отрицает наших богов. От их-то внушений он и болеет.

— Ты высказываешь то, что и меня озабочивает, — задумчиво проговорил Арбак. — Мы должны следить за каждым его шагом, должны употребить все средства, чтобы снова затянуть над ним нашу петлю и крепко держать его. Ты знаешь, как важно это не только для славы вашего храма и оракула, но и для моих личных целей, послужить которым было бы для тебя не бесполезным!

— Не сомневайся в моей готовности служить тебе, она выдержит всякое испытание, — сказал Кален.

— Ну, так слушай: я решил жениться на Ионе.

— На этой красивой афинянке?

— На сестре Апесида. Ее красота — последнее дело; что меня заставило возвысить ее до того, чтобы сделать ее царицей моего сердца — это несравненные качества ее ума и характера. Такой очаровательной гармонии всех душевных свойств я еще не встречал ни в одной женщине. При том это вторая Сафо, поэзия так и льется из ее уст, сливаясь с мелодиями ее лиры…

— Ты уже дал ей понять твои намерения?

— Нет еще. Да ее и нельзя склонить к этому обыкновенным путем.

— А чем же я могу быть тебе полезен?

— Устройством египетского праздника, на который я приглашу ее к себе в дом. Но об этом мы еще потолкуем в другой раз; пока довольно и того, что ты знаешь о моих планах.

После этих слов, Арбак встал, пожал руку жрецу и удалился из храма Изиды. Когда он шел по улицам Помпеи, он имел такой гордый вид, что невольно внушал почтительный страх каждому, кто с ним встречался.

ГЛАВА VI. Принятие в христианскую общину

В Помпее, как и вообще во всей Италии, люди больше жили на открытом воздухе, чем в домах, поэтому все общественные места, площади, храмы, купальни, галлереи были великолепно украшены и в известные часы бывали полны народом.

Время близилось к полудню и на форуме, главной в городе площади, толпилось множество занятого и праздного люда. Посреди площади стояло несколько статуй знаменитых ораторов, между которыми особенно выделялся Цицерон. В глубине площади возвышался храм Юпитера, рядом — здание суда, а с другой стороны, рядом с храмом, была триумфальная арка с конной статуей императора Калигулы, отчетливо выступавшей на ясном фоне летнего неба; в одной из ниш арки бил фонтан, а за аркой видна была длинная, кишевшая народом, улица.

На прекрасной мраморной мостовой живописными группами останавливались знакомые и разговаривали, сильно жестикулируя со свойственной южанам живостью. С одной стороны колоннады сидели в своих лавочках менялы; перед ними лежали кучки блестящих монет и множество торговцев и матросов в разнообразнейших костюмах окружали их со всех сторон. По другой стороне спешили адвокаты, в своих длинных тогах, направляясь к зданию суда. В прохладном уголке, между дорическими колоннами, сидело несколько человек, приехавших издалека; они завтракали, попивали вино и расспрашивали про городские новости. Невдалеке расположилось несколько мелких торговцев, расхваливавших свой товар прохожим. Один развертывал перед какой-то красавицей свои пестрые ленты, другой расхваливал толстому откупщику прочность своих башмаков, третий продавал что-то съестное из своей походной печурки и тут же рядом школьный учитель внушал своим, озадаченным его ученостью, ученикам начальные правила латинской грамматики. Изредка толпа расступалась, чтоб дать дорогу какому-нибудь сенатору, который, проходя через площадь в заседание суда или в храм Юпитера и заметив в толпе кого либо из своих друзей или клиентов, снисходительно кивал ему головой. Около какого-то нового городского строения, рабочие заняты были отделкой колонн и стук их работы заглушал иногда гул постоянно приливавшей толпы (колонны эти так и остались недоконченными до наших дней!). Вообще, на форуме, в эту пору дня, можно было встретить людей всех сословий, званий и состояний; труд и праздность, удовольствия и торговля, алчность и честолюбие — все, что давало толчок к движению и деятельности, имело здесь своих представителей. Против храма Юпитера, смотря на поднимавшуюся по ступеням какую-то процессию, стоял, скрестив на груди руки, какой-то человек, поражавший простотой своей одежды. Голова его была прикрыта от солнца чем-то в роде капюшона, составлявшего часть его короткого плаща; за поясом его коричневой рубашки (цвет не очень-то любимый жизнерадостными жителями Помпеи) был только грифель и большая записная доска, но не было кошелька, который носили все, даже и те, у кого он бывал пуст к их несчастию… «Жить и давать жить другим» — было девизом в Помпее, а потому жители мало обращали внимания на лица и движения окружающих. Но вид этого незнакомца был так полон пренебрежения, в глазах читалось столько презрения, что он не мог остаться незамеченным.