Последние дни Помпеи - Страница 19

ГЛАВА VIII. Христианин и гладиатор

Дверь в жилище Диомеда стояла открытой, и Медон, старый раб, уже знакомый нам со времени собрания христиан, сидел внизу лестницы, которая вела к входным дверям. Пышное жилище богатого помпейского купца еще и теперь можно видеть за городскими воротами, в начале кладбищенской улицы. Несмотря на соседство мертвых, местоположение этого загородного дома было веселое. Почти напротив, немного наискось, поближе к городским воротам была большая гостиница, где останавливались приезжие. Кто по делам, а кто и просто ради удовольствия, приезжали в Помпею и все охотно заезжали в эту гостиницу. В эту минуту перед нею стояло множество больших и малых экипажей, только что приехавших или готовых к отъезду. Перед дверями гостиницы стояла каменная скамья, на которой присели двое прохожих; на другой скамейке сидело несколько арендаторов; прихлебывая вино, они беседовали о ценах на фрукты и о разных других хозяйственных вопросах. Жены их стояли наверху, на плоской крыше и, облокотись на перила, любовались расстилавшимся перед ними разнообразным ландшафтом. Живописно раскинувшееся кладбище с красивыми группами деревьев и цветов, прелестные, наполовину скрытые в зелени, загородные домики, дорога в Геркуланум, над которой царил Везувий, а вдали зеркальное, голубое море, — такова была развертывавшаяся перед глазами картина. Невдалеке были городския ворота, где стоял римский часовой, блестя на солнце своим вооружением. Ворота состояли из трех арок: средняя — большая — для экипажей и две меньшие по бокам — для пешеходов. Вправо и влево от ворот шла толстая городская стена, на которой, приятно нарушая однообразие ее линий, возвышались через некоторые промежутки четырехугольные зубчатые башни.

— Слыхал ты уже последнюю новость, старый Медон? — спросила молодая девушка, проходя с кружкой в руке мимо дома Диомеда и желая поболтать с привратником, прежде чем пойти в гостиницу за вином.

— Новость? Какую?.. — мрачно сказал раб, взглянув на нее.

— Да нынче поутру, — ты верно еще спал, — прибыл в Помпею видный иностранец.

— Вот как, — равнодушно заметил старик.

— Да, подарок от благородного Помпония.

— Подарок? Мне казалось, ты говорила о каком-то приезжем?

— Ну, да. Это одно и тоже: приезжий чужеземец в то же время — подарок городу! Знай же, старый брюзга, что это превосходный молодой тигр для предстоящих представлений в амфитеатре. Слышишь ли ты, Медон? О, как будет весело! Я просто спать не буду, пока не увижу его; он должно быть ужасно хорошо рычит.

— Бедная дурочка! — сказал Медон.

— Не называй меня дурой, старый грубиян! Это прелесть — такой тигр! А если бы еще нашли кого-нибудь выбросить ему! Подумай только: теперь есть и лев и тигр, и если не найдется пары преступников для них, то ведь нам придется смотреть, как эти звери будут есть друг друга… Постой-ка! Ведь твой сын в гладиаторах, — такой красивый, статный юноша, — не можешь ли ты уговорить его, чтоб он вышел против тигра? Попробуй, право, Медон! ты бы сделал мне этим большое одолжение; мало того, ты был бы просто благодетелем всего города. Постарайся!

— Ступай, ступай, куда идешь!.. Подумай лучше о своей собственной опасности, чем так шутить над смертью моего бедного мальчика, — с горечью сказал раб.

— Моя собственная опасность? — спросила девушка, испуганно озираясь. — О боги, защитите меня! — воскликнула она и схватилась руками за талисман, надетый на шее. — Моя собственная опасность, — да какая же грозит мне беда?

— А разве землетрясение, бывшее несколько ночей тому назад, не было предостережением? Разве это не означало: готовьтесь к смерти, наступает конец всему?..

— Вот еще глупости! — заметила девушка, оправляя складки своей туники. — Ты вечно теперь выдумываешь что-нибудь, точно эти назаряне… Пожалуй — и ты такой же? Ну, некогда мне с тобой болтать, старый ворон, ты все больше и больше стареешь, прощай! О, Геркулес, пошли нам кого-нибудь для льва, а также уж и для тигра!..

И напевая какую-то веселую песню, девушка направилась легкими шагами к набитой народом гостинице, слегка приподняв от придорожной пыли свою тунику.

— Мой бедный сын! Ради забавы таких легкомысленных созданий ты будешь обречен на смерть! — со вздохом прошептал старый Медон. — О, вера Христова, я всей душой должен быть привязан к тебе уже ради одного отвращения, которое ты вселяешь к этим кровавым игрищам.

Грустно поник он головой и сидел тихо, погрузись в свои думы, время от времени вытирая рукавом глаза. Сердцем он был у своего сына, — того молодого гладиатора, которого Бурбо обозвал тогда молокососом. Медон не заметил, что от города быстро приближался кто-то, направляясь прямо к нему. Он поднял голову только тогда, когда подошедший остановился перед ним и нежно его окликнул:

— Отец!

— Сын мой, мой Лидон! Это ты? — воскликнул обрадованный старик. — А я мыслями только что был с тобой.

— Очень рад, — сказал сын, почтительно касаясь его колен и бороды. — Скоро, быть может, навсегда останемся вместе, не только мысленно…

— Да, мой сын, только не на этом свете, — печально возразил старик.

— Не говори так, отец; смотри бодрее, как я. У меня твердое убеждение, что я выйду победителем, и тогда за деньги, которые я получу, я покупаю тебе свободу!