Только что успели убрать это тело, как окончился бой и между всадниками: Кумольнус нанес мечом своему противнику смертельную рану; пришлось убрать в мертвецкую и эту жертву.
По густым рядам зрителей прошло движение облегчения, народ вздохнул свободнее и с радостью встретил освежающие брызги искусственного дождя, устроенного из ароматной воды, при помощи невидимых трубок. Победивший римлянин снял шлем и вытер лоб; все любовались его благородными римскими чертами, блестящими глазами и вьющимися волосами; он не был ранен и имел совершенно свежий и неутомленный вид.
Немного спустя, Панза во всеуслышание возвестил, что вместо убитого всадника будет биться с Кумольнусом Лидон.
— Но если ты желаешь его отклонить, — продолжал он, обращаясь к юному гладиатору, — то можешь сделать это, потому что ты еще новичок и Кумольнус сначала не предназначался быть твоим противником. Тебе лучше знать, хватит ли у тебя сил против него. Если он одолеет тебя, то твоим уделом будет славная смерть, если же ты выйдешь победителем, то я удвою выставленную цену из моего собственного кошелька.
Послышались клики одобрения. Лидон стоял, выпрямившись и оглядывая собрание; высоко, в верхних рядах, он увидел бледное лицо и прикованный к нему взор отца — в нерешимости он отвернулся — нет!.. победа в кулачном бою не принесла ведь ему ничего, отец все еще раб!
— Благородный эдил! — ответил он твердым и громким голосом. — Я готов на бой; уже ради чести Помпеи я не откажусь от борьбы; пусть знают, что ученик здешней фехтовальной школы не струсит перед римлянином.
Радостные крики стали еще громче.
— Четыре против одного за Лидона, — сказал Клодий Лепиду.
— Ой, не двадцать ли против одного? — возразил Лепид. — Да ты взгляни только на обоих! Римлянин — настоящий Ахиллес, а Лидон — бедный начинающий мальчик…
И так, последний бой перед выходом диких зверей, с которыми предстояло сражаться преступникам, начинался. В полном вооружении, с мечом и опущенным забралом, стояли противники друг против друга. В эту минуту претору подали письмо; он развязал шнурок, которым оно было перевязано, пробежал письмо и лицо его выразило не малое удивление. Он перечитал второй раз и вполголоса проворчал:
— Верно он хорошо выпил еще до обеда, что ему лезут такие глупости в голову!
И с этими словами он отложил письмо в сторону и снова уселся с подобающей важностью на свое место, чтоб следить за продолжением зрелища.
Если вначале Кумольнус завладел расположением толпы, то теперь он отступил на второй план перед Лидоном, которого смелость и намерение постоять за честь Помпеи сильно подняли в глазах граждан.
— Ну, что, старина, — обратился к Медону его сосед, — сын должен, конечно, собраться с духом, но не унывай: эдил не допустит, чтоб его прикончили, да и народ тоже; он слишком молодецки держал себя для этого! Ах, вот славный был удар — хорошо отпарировал… Ну-ка еще, Лидон! Что ты там ворчишь все сквозь зубы, старик?
— Молитвы, — ответил Медон.
— Молитвы? Богине победы? Смотри теперь: дело становится серьезным… Ай, бок, береги бок, Лидон!
Лидон ловко отражал меткие удары римлянина, но силы его все же понемногу слабели, ему не хватало дыханья, а когда он приготовился к последнему, решительному удару, грудь его осталась незащищенною. Римлянин, который хотел его пощадить, ударил его не особенно сильно мечом по его доспехам, но уставший уже гладиатор пошатнулся, качнулся вперед и попал прямо на острие меча противника: клинок проткнул его насквозь и вышел в спину. Он попытался еще выпрямиться, но оружие выпало из рук, и он растянулся во всю длину на песке арены. Точно сговорившись, и эдил и зрители в ту же минуту дали знак помилования; служители выбежали на арену и сняли с Лидона шлем; молодой гладиатор еще дышал. Он бросил на своего врага еще один озлобленный взгляд, потом со стоном поднял глаза наверх, откуда сквозь гул толпы до его слуха донесся раздирающий душу крик. Черты Лидона приняли мягкое, нежное выражение, в глазах сосредоточилась безграничная сыновняя любовь… Еще последний вздох — и голова его упала назад.
— Присмотрите за ним, он исполнил свой долг, — сказал Панза.
Служители унесли Лидона.
— Настоящая картина жажды славы и ее последствия, — прошептал Арбак и в глазах его было столько презрения и насмешки, что никто не мог бы встретиться с этим взглядом без ужаса.
Снова пустили душистый дождь, чтоб освежить воздух, и снова служители усыпали арену свежим песком.
— Впустите льва и афинянина Главка! — громко приказал эдил.
С немым напряжением ждала толпа, только теперь готовившаяся вполне насытить свою жестокую страсть к кровавым зрелищам.
Бедная Нидия жестоко ошибалась, когда надеялась незаметно ускользнуть из сада Арбака и пробраться около полуночи в город.
Арбак, хотя и отделался пока от опасного Калена, но не переставал все-таки мучиться опасениями, и перед сном приказал особенно тщательно осмотреть весь дом и охранять всю ночь все входы и выходы в своем жилище. Таким образом, несчастная слепая, напрасно проискав всю ночь свободного выхода, усталая и огорченная неудачей, на рассвете была найдена Созием и водворена им в прежнюю комнату, под его надзор. Измученная, она бросилась на пол и залилась слезами, пока, наконец, благодетельный сон не смежил ей глаз.