Последние дни Помпеи - Страница 9

— Какой прекрасный бокал!

Главк снял с пальца дорогое бриллиантовое кольцо, и повесив его на ручку сосуда, сказал:

— Это кольцо придает ему более богатый вид и делает его менее недостойным твоего внимания, любезный Клодий; прими его и пусть боги даруют тебе счастье и здоровье, чтобы долго еще тебе приходилось частенько выпивать этот бокал до дна.

— Ты слишком великодушен, мой Главк, — сказал Клодий, обрадованный сюрпризом, передавая бокал своему рабу, — а твоя любовь удваивает цену подарка.

При переселении в Помпею, Главк воспользовался некоторыми, довольно важными услугами Клодия и потому охотно принимал его в свое общество и пользовался каждым случаем, чтобы оказать ему любезность.

Разговор завязался снова и становился все живее и непринужденнее, что не совсем понутру было сенатору; как человек уже пожилой и немного болезненный, он чувствовал, что такие пирушки ему не под силу. Он обратил внимание Веспия, которому надо было еще в тот же день вернуться в Геркуланум, что солнце уже склоняется к закату, при чем оба поднялись и тем как бы дали знак всем расходиться. Хотя Главк любезно настаивал, прося гостей еще остаться, но достиг лишь согласия выпить еще несколько заздравных тостов. Саллюстий вырвал несколько лепестков роз из венка, и бросив их в кубок выпил за здоровье хозяина, который, в свою очередь, выпил за здоровье гостей. Затем, Веспий поднял кубок за императора, как то было принято, после чего последний кубок был посвящен Меркурию, чтобы он послал всем приятный сон. Окончив последним возлиянием богам, все общество решило проводить приезжих гостей до виллы Диомеда.

В Помпее редко пользовались в таких случаях колесницами: и улицы были узки, да и городские расстояния слишком не велики, так что гости надели оставленные ими в столовой сандалии, прошли переднюю, благополучно перешагнули через сердитую, у порога нарисованную, собаку и отправились, завернувшись в свои легкие плащи, в сопровождении своих рабов, при свете восходящей луны, по улицам города к воротам, так как дом Диомеда был за городом.

ГЛАВА IV. Брат и сестра

Когда во время своего последнего пребывания в Египте Арбак случайно познакомился с родителями Ионы, то он вселил им такое расположение и доверие к себе, что они, умирая, совершенно спокойно поручили дочь и сына его попечениям. Вскоре после этого, Арбак решил взять сирот с собою в Помпею, и там, с течением времени, жениться на Ионе, а брата ее — Апесида — сделать жрецом Изиды, чтобы он таким образом, по принесении им жреческого обета, очутился в полной от Арбака зависимости. При мечтательном и легко увлекающемся характере Апесида, который считал египтянина за какое то особенное, возвышенное существо, одаренное сверхчеловеческой мудростью и знаниями, легко было Арбаку привести свой план в исполнение. Но красноречивый наставник в своем безграничном властолюбии не достаточно обратил внимания на чистоту сердца, пламенную любовь к правде и стойкость юноши, с которыми надо было считаться и вскоре стал замечать отчуждение в новом служителе Изиды.

Однажды, проходя через густую рощу, находившуюся среди города, Арбак увидал своего ученика, который стоял, прислонясь к дереву, с опущенным, мрачным взором.

— Апесид, — окликнул он его и участливо положил руку на плечо юноши.

Молодой жрец вздрогнул и почувствовал сильное желание убежать.

— Сын мой, что случилось? Почему избегаешь ты меня в последнее время?

Апесид не отвечал; глаза его продолжали смотреть в землю, губы дрожали, грудь усиленно дышала.

— Поговори со мною, мой друг; откройся мне, что тебя гнетет? — продолжал настаивать египтянин.

— Тебе?… Тебе мне нечего открывать!

— Но почему же ты мне так мало оказываешь доверия?

— Потому, что ты оказался моим врагом!

— Объяснимся, — мягко сказал Арбак, взял за руку сопротивлявшегося жреца и повел его к ближайшей скамье. Здесь, в тени и уединении посадил он его рядом с собою.

Несмотря на юношеский возраст, Апесид казался старше египтянина. Его нежное, правильное лицо было бледно и истощено; ввалившиеся глаза горели лихорадочным блеском; вся его фигура преждевременно согнулась, указывая на вялость мускулов. Лицом он был поразительно похож на Iону, только вместо величавого спокойствия, которое придавало столько благородства лицу сестры, его черты носили отпечаток его пылкого темперамента.

— Я оказался твоим врагом, — начал Арбак. — Я знаю причину этого несправедливого упрека: я тебя ввел в круг жрецов Изиды; ты возмущен их фиглярством и обманами — ты думаешь, что я тебя обманул; чистота твоей души оскорблена, ты считаешь меня одним из главных обманщиков.

— Да, да, — загорячился Апесид, — ты знал лживость этой безбожной касты, зачем ты это от меня скрыл? Когда ты возбудил во мне желание посвятить себя служению, на которое указывает моя одежда, ты говорил мне о святой жизни отрекающихся от земных удовольствий и посвящающих себя лишь науке; ты говорил о светлых радостях этих людей, приносящих все земное в жертву высочайшей добродетели! А вместо того, ты привел меня в невежественную, чувственную толпу, в общество людей, живущих только хитростью и обманом! меня, который надеялся проникнуть в тайны высшей мудрости и получить взамен оставляемых радостей жизни — небесное откровение, которое ты мне обещал! — судорожные рыдания заглушили голос юноши; он закрыл лицо руками и сквозь худые пальцы пробились крупные, тяжелые слезы и потекли по его жреческой одежде.